Абхазии нужна "мирная" повестка дня

Двадцать лет назад завершился вооруженный грузино-абхазский конфликт: 27 сентября 1993 года абхазские подразделения вместе с добровольцами Конфедерации горских народов Кавказа (КГНК), а также другими волонтерами, среди которых были даже выходцы из Восточной Европы, не говоря уже о казаках с Дона и Кубани, установили контроль над Сухуми. К концу сентября практически вся территория бывшей Абхазской АССР, за исключением отдельных участков Гальского района и Кодорского ущелья, перешли под контроль абхазской стороны. В результате четырнадцати месяцев вооруженного противостояния было убито около 8 тысяч человек, порядка 18 тысяч получили ранения. Из 525 тысяч человек, составлявших довоенное население Абхазии, около 200 тысяч были вынуждены покинуть свои дома. Экономический ущерб от военных действий составил 11,3 миллиарда долларов.

Уже пять лет Абхазия отмечает свой День победы (а сам вооруженный конфликт в республике называется "Великой отечественной войной абхазского народа") в качестве частично признанной республики. Ее независимость признана Россией, а также еще четырьмя странами Латинской Америки и Океании. И хотя шансы на расширение этого списка невелики, сам факт международной легитимации бывшей грузинской автономии является чрезвычайно важным. Сегодня многие европейские политики, несмотря на поддержку территориальной целостности Грузии, высказываются за вовлечение Абхазии в международные проекты.

Так, 28 июня нынешнего года в стенах Европейского парламента прошла конференция "Абхазия и Европа – пути к взаимопониманию и сближению". ЕС и США, конечно же, опасаются одностороннего усиления российского влияния в частично признанной республике. Однако в кулуарах американские и европейские дипломаты высказывают тезисы о том, что Абхазия – это явление гораздо более сложное, чем "марионетка Кремля" или "оккупированная территория".

История борьбы Абхазии за самоопределение драматична. Она поднимает несколько фундаментальных проблем политического развития всего постсоветского пространства. Казус Абхазии стал наглядной демонстрацией парадоксов этнонационального самоопределения в Советском Союзе. Республиканские движения за национальную независимость считали сецессию чем-то само собой разумеющимся. При этом они категорически отрицали такие модели для будущих независимых государств, как федерализм, усматривая в нем своего рода повторение Советского Союза и потенциальную сепаратистскую опасность. Отсюда и крайний этноцентризм таких движений, и нежелание видеть в представителях "автономных", а не "союзных" элит своих партнеров и сторонников.

В грузинском национальном движении только единицы высказывались за поиск диалога с абхазской элитой, привлечение ее в ряды своих союзников (Ивлиан Хаиндрава, Давид Бердзенишвили). Однако их позиция не стала доминирующей. Не лучшим образом сработали и такие спонсоры "национально-освободительного проекта", как представители грузинской теневой буржуазии, не желавшие делиться с представителями "иноэтничного бизнеса".

Объективности ради стоит сказать и о том, что абхазское национальное движение периода заката СССР было во многих чертах зеркальным отражением грузинских диссидентов-националистов. Однако до военных действий 1992 года был теоретический шанс договориться. Лишь отказ от компромиссов и жесткая линия с обеих сторон сделали такое соглашение, наподобие татарстанского или башкирского соглашения с РФ, невозможным.

Жестокий характер военных действий, особенно чувствительный для абхазов просто в силу малочисленности их этноса, потерявшего в войну почти 4 % всего довоенного населения, сделал невозможным и сосуществование в рамках одного государства. В связи с этим все ссылки на высокий процент браков в советское время (равно как и рассуждения по поводу того, что будущий лидер Абхазии Владислав Ардзинба защищал свою диссертацию в Тбилиси) не слишком состоятельны. Сосуществование двух национальных элит – грузинской и абхазской – было возможно в рамках советского проекта. Вне его и вне репрессивных механизмов контроля над настроениями такое сосуществование стало нереальным. Два проекта Абхазии (грузинский и абхазский) оказались диаметрально противоположными.

Однако выход из "грузинского проекта" в 1993 году и признание абхазской независимости в 2008 году не могут рассматриваться, как "конец истории" для Абхазии. Теперь частично признанной республике необходимо строить свою государственность и выстраивать отношения как внутри страны, так и на международной арене. И здесь немало острых проблем, которые требуют не сиюминутного внимания, а системного и качественного решения.

В отличие от Нагорного Карабаха, в Абхазии ни у одной этнической группы нет подавляющего большинства. Даже если следовать абхазской официальной статистике (данные переписи населения в февраль 2011 года), "титульный этнос" составляет только немногим больше половины от всего населения (50,71 %), в то время, как численность армян – 17,39 %, русских – 9,17 %, а грузин – 17,93 %. Количество русских после распада СССР сократилось, но, тем не менее, они играют важную роль связующего звена с большой Россией. А представители армянской общины – заметный фактор в местном бизнесе. И рано или поздно данный сюжет будет способствовать постановке вопроса о конвертации этого влияния во властные и политические активы.

После того, как "пятидневная война" была Грузией проиграна, а Гальский район остался в составе Абхазии, встала непростая проблема инкорпорирования местного грузинского (мегрельского) населения. Для республики эта задача особенно важна, поскольку велик риск того, что плохо интегрированное сообщество превратится в "пятую колонну". И острота нынешней дискуссии о "паспортизации гальцев" показывает, как сложно найти оптимальное решение по данному вопросу.

Между тем, помимо раздачи паспортов, разрешения коллизии между абхазским и грузинским гражданством, есть и проблемы образования, информационной политики, трансграничных отношений с Грузией, на сегодняшний день главным геополитическим противником Сухуми. В любом случае новая Абхазия, если она хочет быть успешной, обречена на корректировку имеющейся модели национального строительства. Этнический национализм трудно вытеснить национализмом гражданским. Но на этот путь рано или поздно придется становиться. И не ради каких-то политически корректных рекомендаций из Европы, а по вполне прагматичным соображениям. Иначе есть возможность зеркального повторения грузинских сценариев конца 1980-х – начала 1990-х годов на абхазской почве.

Не меньше острых вопросов возникает и при рассмотрении абхазско-российских отношений. Ведь то, что Москва гарантирует Абхазии безопасность и военную защиту, имеет свою "цену вопроса". Впрочем, как и возможная либерализация абхазского рынка для российского бизнеса, или, напротив, попытки Сухуми закрыться от внешнего влияния. Непраздный вопрос, как выстраивать самостоятельную государственность, если внешняя политика ограничивается де-факто российским направлением, а другие (например, Латинская Америка), по большей части, носят символический и демонстрационный характер? И, конечно же, сама власть не может не понимать необходимости утверждения правового порядка, то есть формализации отношений между управленческими структурами и гражданами. Без этого у Абхазии мало шансов на то, чтобы стать государством без всяких приставок и эпитетов.

Таким образом, юбилей по случаю победы над Грузией не может скрыть главного. Абхазии требуется новая, "мирная" повестка дня, в которой на первом месте будет не независимость от Тбилиси сама по себе, а ее качество. И во главу угла будут поставлены не упоение военным успехом, а эффективность государства, акцент не на коллективные права "титульного этноса", а на правопорядок и интеграцию разнообразного населения Абхазии, втягивание его в проекты по развитию республики. Когда угрозы возобновления прямых военных действий с Грузией уже не существует, на первый план должна выйти формулировка адекватного национально-государственного проекта. По крайней мере, Сухуми может учиться на ошибках Тбилиси во избежание их повторения на собственной почве.

Сергей МАРКЕДОНОВ
политолог, кандидат исторических наук