Покаяние строгого режима

В центре христианского правосудия лежат понятия греха и покаяния. Цель Церкви – добиваться личного покаяния; Христос учил: коллективного спасения в царствии божием нет — спасается каждый самостоятельно. Но окружающая христиан действительность безнадежно испорчена грехом, поэтому необходимы места, в которых мирские влияния были бы исключены или максимально ограничены, а их обитатели могли бы полностью сосредоточиться на индивидуальном спасении.

Так появились монастыри. Скоро в них потянулись люди, не желающие полностью рвать с мирской жизнью. По мере завоевания церковью Европы христианское понимание правосудия распространялось и на светские преступления; церковь брала в свои руки суд и наказание.

«Согрешающего брата, если необходимо, надобно стараться исправлять так, чтобы, желая уврачевать страждущего, может быть, легкою лихорадкой, сам себя не подверг худшей болезни — ослеплению от гнева», — так в V веке описывал правила египетских монастырей один из основоположников иночества Иоанн Кассиан Римлянин. Он настаивал, что монастыри должны помогать мирянам справляться с их грехами. Но Кассиан предостерегал монахов от излишнего усердия в этой помощи — проще говоря, они не должны быть жестоки к прибывшим на покаяние. Уже в первые столетия существования монастырей такие увещевания не были излишни.

Пенитенциарная симфония

Различия между восточным и западным монашеством проявились намного раньше раскола церкви на католическую и православную. В середине VI века святой Бенедикт Нурсийский создает устав, который ляжет в основу западной монастырской традиции. Восточное монашество появилось еще раньше – в IV веке. Его основателями считаются святые Антоний Египетский и Пахомий Великий. «Обличай (и исправляй) детей своих (духовных) нещадно; потому что с тебя взыщется осуждение их (если они окажутся достойными осуждения на Страшном Суде)», — писал святой Антоний в «Уставе отшельнической жизни». На Востоке прямое искоренение греха монахами только приветствовалось.

Следствием этого стало появление исторически новой формы наказания — ссылки в монастырь. Правда, долгое время ни светские, ни церковные документы не разъясняли, какой она должна иметь характер — добровольный или принудительный. Заточение в монастырь представителей клира, а также дополнительная внутренняя изоляция для монахов стали нормой еще в V веке, но распространение этого не предусмотренного светскими законами наказания на мирян тогда – еще редкость.

Н уже в первой половине VI века в своде законов византийского императора Юстиниана монастырская ссылка как форма наказания получает юридический статус. Так, жена за измену мужу отправлялась в монастырь на покаяние, а мужу принадлежало право вернуть ее в течение двух лет. Если муж о жене за это время забывал, то она оставалась в монастыре навсегда. А если двое супругов расторгли брак без законных оснований, то они оба ссылались в монастырь до конца жизни.

Возникновение монастырского заточения как формы наказания для мирян при Юстиниане исторически совпадает с появлением концепции симфонии (греческое Συμφωνία — созвучие), подразумевавшей, что церковь и государство должны пребывать в согласии и сотрудничестве. Византийские церкви и монастыри ради этого «созвучия» превращались в пенитенциарные учреждения.

На практике монастырская ссылка быстро становится относительно гуманным и надежным способом «решения проблем» — политических, аппаратных и карьерных. Так, 48-м правилом Трулльского собора (692 год) установлено, что если возникает необходимость возвести в епископский сан женатого человека, — а на это место в церковной иерархии могут претендовать только давшие обет безбрачия, — то его супругу необходимо пожизненно сослать в монастырь. Причем подчеркивалось, что, если она не согласна на постриг, то продолжает удерживаться в монастыре как узница. Уже в VII веке в Византии получает распространение практика ссылки и заточения в монастырь неугодных членов царствующей династии и государственных чиновников; в таких случаях кроме обязательно покаяния совершался и насильственный постриг. Характерно, что светское византийское законодательство об этой практике умалчивало.

Насильственный постриг в монахи часто рассматривался в Византии как идеальный способ смягчить смертный или другой приговор. Патриарх Константин Лихуд из христианских побуждений настоял в 1059 году, чтобы беглым рабам-убийцам было дано право скрываться в монастырях и принимать постриг, молитвой и трудом зарабатывая себе прощение. На сто лет раньше император Константин Багрянородный предложил всем убийцам, чье преступление неизвестно, уходить в монастырь, принимать постриг и каяться в своем грехе до конца жизни. В таком случае светское уголовное наказание за убийство на них не распространялось.

Уроки Византии

В первые века после принятия христианства русская каноническая практика только изучает и осваивает комплекс норм, сформированных в Византии за несколько предшествующих столетий.

В «Русской правде» Ярослава Мудрого присутствует понятие «дом церковный», под которым подразумевается не только монастырь, но и любая церковная недвижимость. Согласно «Русской правде», в «дом церковный» помещалась женщина, вышедшая замуж за другого при живом законном муже, или вторая жена, если муж женился на ней при жизни его первой супруги, для развода с которой у него не было достаточных оснований. Подобному наказанию подвергалась и женщина, состоящая в отношениях с двумя братьями. Заключение в «доме церковном» продолжалось до момента выплаты штрафа в пользу епископа. Но каков был режим содержания женщин в «доме церковном», доподлинно не известно; непонятно также, что происходило с ними, если штраф не выплачивался.

Первое упоминание о политической ссылке в монастырь в соответствии с византийской традицией датировано 1146 годом, когда князь Изяслав Мстиславич сместил с киевского престола князя Игоря Ольговича. Изяслав собирался пойти войной на брата Игоря, поэтому последний пообещал отказаться от претензий на Киев и постригся в монахи. В монастыре он принял схиму. В Лаврентьевской летописи указывается, что князя «всадища в поруб в монастыре у святаго Иоанна, и приставиша ему сторож». Это первое известное нам упоминание «поруба» — монастырской темницы — и один из немногих примеров добровольного пострига среди русской феодальной аристократии.

Гораздо чаще в русской истории монастырь упоминается в связи с репрессивными мерами. Особенно заметной его роль становится в период формирования единого государства, с конца XIV века. Причем пострижение в монахи сплошь и рядом оказывалось обратимым: при смене политического курса опальный монах вполне мог стать расстригой и вернуть себе прежний статус в миру.

Например, в 1389 году войско Новгородской республики совершило карательный поход на крепость Заволочье, правители которой хотели присоединения к Московскому княжеству. Зачинщиков «отпадения» Заволочья к Москве воеводу Ивана Никитича и его братьев Герасима и Родиона привезли в Великий Новгород. Ивана «скынуша с мосту», а его братьев «постригоша в черньци». Но уже в 1401 году освобожденный агентами Москвы Герасим стал воеводой, который затем терроризировал новгородские земли. В летописях этого периода он фигурирует как Герасим Расстрига.

Православие, самодержавие, репрессии

С конца XV века пенитенциарные функции монастырей на Руси расширяются. «Умножение еретических отклонений, раскол господствующей церкви на враждующие партии "иосифлян" и "заволжских старцев", ослабление внутрицерковной дисциплины, вылившееся в многочисленные злоупотребления клира и зарождение религиозного равнодушия среди мирян, усложнение отношений со светской властью, желавшей одновременно и укрепления авторитета церкви, и упрочнения ее зависимости от правительства», — перечисляет причины этого процесса историк Сергей Шаляпин.

В летописях прежних веков упоминания о монастырской ссылке для провинившегося клира и еретиков – редкость. С XVI века таких случаев все больше. Церковные власти стремительно выстраивали репрессивную систему, направленную на подавление внутренней оппозиции. Источники фиксируют: впервые в истории России представители церкви занимаются сыском. Монастыри теперь не просто место ссылки — они становятся тюрьмами для смутьянов и богохульников, причем церковное правосудие все еще сохраняет полную автономию от государства.

В свою очередь, царь и его приближенные продолжают использовать проверенный византийский метод: ссылают в монастыри и насильно постригают в монахи неугодных сановников и провинившихся жен. Особенно печальна была участь девушек из царской фамилии. Согласно сословным законам, на дочери царя мог жениться только представитель другой монаршей династии, а таких женихов хватало далеко не всем дочерям Рюриковичей и Романовых, так что в какой-то момент русских принцесс ожидал неизбежный постриг.

Поворот в отношениях между государством и церковью происходит в середине XVII века. Начавшийся Раскол, вызванный попыткой модернизировать обряды и книги в соответствии с современными греческими образцами, привел русскую церковь к тяжелому кризису. Начиная реформу, патриарх Никон не сумел предвидеть столь мощного сопротивления, которое встретили его нововведения. Патриарх был вынужден обратиться за помощью к царю Алексею Михайловичу, до этого наблюдавшему за Расколом со стороны.

Одним из центральных эпизодов Раскола стало вооруженное сопротивление монахов Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря в Белом море, которое длилось восемь лет – с 1668-го по 1676 год. Соловецкое восстание удалось подавить только при помощи правительственных войск. Нам интересен эпизод 1654 года: взбунтовавшиеся монахи приняли решение больше не молиться за царя, а несогласные с ними лоялисты из числа братии были заключены в казематы.

Раскола имел два взаимосвязанных следствия. Во-первых, церковь покинула наиболее пассионарная часть клира и мирян. Во-вторых, в России прервалась традиция византийской симфонии – церковь вышла из первого этапа Раскола настолько ослабленной, что теперь требовалась только воля властителя, чтобы окончательно лишить ее статуса равноправного партнера в отношениях с государством. Первым символическим шагом на пути подчинения церкви светским властям стал суд над инициатором церковной реформы патриархом Никоном и ссылка его под строгий надзор в Кирилло-Белозерский монастырь.

Первые Соловки

Искомым волевым правителем, который навсегда лишил русскую церковь политической самостоятельности, стал сын царя Алексея Михайловича Петр. В своей церковной реформе он вдохновлялся протестантскими образцами — в скандинавских и германских землях государь являлся и главной церкви. Было ликвидировано патриаршество, а вместо него учрежден Святейший Синод — фактически, «министерство духовных дел».

Взойдя на престол в 1742 году, Елизавета Петровна обратила внимание на варварский способ наказания, применявшийся на Соловках. Существование «земляных тюрем» не вязалось с духом просвещенной монархии, которую пыталась строить Елизавета; тюрьмы было приказано засыпать, но исполнители саботировали повеление императрицы. В 1758 году на Соловки отправилась комиссия Сената. Предположительно, перед ее визитом земляные тюрьмы были замаскированы; так или иначе, доказательств для обвинения монахов у Сената не было. Когда жуткие соловецкие ямы прекратили функционировать на самом деле, доподлинно неизвестно.

Взойдя на престол в 1742 году, Елизавета Петровна обратила внимание на варварский способ наказания, применявшийся на Соловках. Существование «земляных тюрем» не вязалось с духом просвещенной монархии, которую пыталась строить Елизавета; тюрьмы было приказано засыпать, но исполнители саботировали повеление императрицы. В 1758 году на Соловки отправилась комиссия Сената. Предположительно, перед ее визитом земляные тюрьмы были замаскированы; так или иначе, доказательств для обвинения монахов у Сената не было. Когда жуткие соловецкие ямы прекратили функционировать на самом деле, доподлинно неизвестно.

Благодаря опеке Тайной канцелярии Соловки считались одной из самых суровых тюрем империи; царские амнистии здешних узников не касались – на Соловки отправляли умирать.

В монастыре колодников охраняли солдаты, которые находились на иждивении у государства. Также в их обязанности входил надзор за ссыльными. «Строже охранять ссыльных, а при необходимости силой усмирять их потому, что архимандриту делать это неудобно и неприлично», — гласил приказ. Кроме охранников к каждому заключенному был прикреплен монах, который в соответствии со старыми византийскими правилами должен был непрестанно склонять его к исповеди. За такую работу монах получал от государства 9 рублей в год; впрочем, обычно эти деньги перечислялись напрямую в казну монастыря.

В русских тюрьмах никогда хорошо не кормили. Но на Соловках было особо скудное меню — хлеб и вода. Тем, чья вина считалась легкой, а также ссыльным, разрешались щи и квас, но правилами оговаривалось: «рыбы не давать никогда». Во времена Екатерины II наступила либерализация — заключенным и ссыльным стал полагаться продовольственный паек одного монаха.

О побегах с Соловков сохранились только отрывочные и недостоверные сведения, да и те касаются преимущественно ссыльных. Ловили их чаще всего еще на острове или на морском льду. Беглецам урезали суточную норму хлеба, чтобы «впредь сухари не сушил».

Особую касту среди соловецких заключенных составляли «секретные». Они доставлялись в монастырь без указания имени и состава преступления. Для их охраны выделялась специальная солдатская команда, которой также не сообщалось о личности арестанта. Задолго до ГУЛАГа в Соловецкой тюрьме таких арестантов научились различать по номерам или кличкам. «Когда он, колодник, посажен будет в тюрьму, тогда к нему приставить караул, и всегда бы с ружьями было по два человека на часах: один от гвардии, а другой из гарнизонных. Двери б были за замком и за твоей печатью, а у тюрьмы окошко было б малое, где пищу подавать; да и самому тебе в тюрьму к нему не ходить, нежели других кого допускать, и его, колодника, в церковь не допускать. А когда он, колодник, заболеет и будет весьма близок к смерти, то по исповеди приобщить его св. тайн в тюрьме, где он содержится, и для того двери отпереть и распечатать, а по причащении оные двери запереть тебе своею печатью и приказать хранить накрепко», — говорилось в инструкции для офицеров специальной команды. Кем были секретные узники Соловков, до сих пор неизвестно.

Были и другие спецкатегории заключенных. В 1720-1730-е годы — это время расцвета Соловецкой тюрьмы — сюда помещают проигравших в борьбе придворных партий царедворцев, неудачливых заговорщиков. В тюрьме судьбы их складывались по-разному: граф Петр Толстой содержался на общих условиях, а князь Василий Долгоруков мог себе позволить откупиться от работ, спать в каземате на перине и иметь в услужении крепостного. Другая категория заключенных, которых отправляют на Соловки на протяжении всего XVIII века — это украинцы. Сначала это последователи Мазепы, затем казаки, выступавшие за сохранение сечевых вольностей. Именно на Соловках в 1803 году умер в возрасте 112 лет последний атаман Запорожской Сечи Петро Калнишевский.

Но к этому моменту преемница Тайной канцелярии — Тайная экспедиция — указом Александра I уже прекратила свое существование. Соловецкая монастырская тюрьма начинает терять свое значение; у нее появляются сильные конкуренты — ссылка в Сибирь и на Кавказ. Известно, что Николай I изначально планировал сослать декабристов именно на Соловки, так как тюрьма эта обросла зловещими легендами. В ожидании целой группы родовитых офицеров-заговорщиков в Соловецком монастыре наконец-то начали строить тюремный замок, но в последний момент император передумал и сослал декабристов в Сибирь.

Из-за переменившихся планов монарха строительство Соловецкого тюремного замка затянулось. Оно было закончено только в 1830 году. Государство выплатило за его постройку монастырю 8,5 тысяч рублей. Опись, составленная в том же году, фиксировала, что в здании есть 27 камер при 39 окнах и 32 дверях «на железных петлях с засовами и висячими замками». Отапливалась тюрьма четырьмя большими печами.

Новое здание тюрьмы осталось в распоряжении архимандрита. Соловецкая тюрьма продолжала оставаться политической: в XIX веке через нее прошли некоторые декабристы, активисты националистических движений, социалисты, сектанты. Сажали сюда, как и прежде, пожизненно. Но один из благосклонных к царю современников, посетивший Соловки в царствование Николая I, писал: «Давно не слышно здесь звука цепей, нет страшных подземелий и погребов, где страдало человечество, где наказывалась злоба и пороки, а нередко и невинность. Это несчастное время осталось теперь только в воспоминании нашем и время просвещения изгладило уже следы его».

Впрочем, театральному режиссеру и критику Владимиру Немировичу-Данченко, побывавшему на Соловках уже в 1870-е годы, запомнилась иная картина. «Эта сырая каменная масса внутри сырой каменной стены переносит разом за несколько веков назад. Когда я вошел внутрь тюрьмы, меня охватил суеверный страх. Узкая щель без света тянулась довольно далеко. Одна стена ее глухая, в другой — несколько дверей с окошечками. За этими дверями мрачные, потрясающе мрачные темничные кельи. В каждой окно. В окне по три рамы, и между ними две решетки. Все это прозеленело, прокопчено, прогнило, почернело. День не бросит сюда ни одного луча света. Вечные сумерки, вечное молчание. Я вошел в одну из пустых келий. На меня пахнуло мраком и задушающей смрадною сыростью подвала. Точно я был на дне холодного и глубокого колодезя», — писал Немирович-Данченко.

К началу 1880-х годов содержание тюрьмы в монастыре стало нерентабельным. В 1883 году ее закрыли. Вплоть до Манифеста 17 октября 1905 года на Соловки продолжали ссылать провинившихся священнослужителей: разрешение свободы вероисповедания фактически упразднило в России монастырское заключение в любой из его форм.

С начала XVI века по 1883 год узниками Соловецкого монастыря стали около 600 человек.

Последняя ссылка в монастырь

В начале XX века перед империей Романовых стояло множество вызовов. Один из них — националистические движения, среди которых самыми опасными считались польское и украинское. Когда началась Первая Мировая война, национализм окраин стал значимым фактором в противостоянии.

Греко-католическая церковь в Галиции была оплотом украинского национализма. Когда в сентябре 1914 года русская армия заняла австро-венгерский Львов, то одним из первых шагов оккупационных властей стал арест предстоятеля Украинской греко-католической церкви Андрея Шептицкого. Он был отправлен по этапу Киев — Новгород — Курск, после чего был заключен в Спасо-Евфимиевский монастырь в Суздале.

Этот арест мало кого встревожил — шла война, национальная и религиозная нетерпимость становились нормой. Лишь немногих представителей русского гражданского общества известие о заточении Шептицкого шокировало: оказывается, монастырские тюрьмы не ушли в прошлое; возвращение к дремучей архаике оказалось легким.

«Наши монастыри можно было поздравить с избавлением от роли тюремщиков, а государство — с освобождением еще от одного обломка мрачной старины. Наконец, с проведением Закона о веротерпимости, монастырские тюрьмы, из мрачных щелей которых выглядывали некогда истомленные, бородатые, порой сумасшедшие, лица российских ересиархов, теряли, казалось, саму основу своего бытия... И вот мы слышим, что монастыри опять являются местом "особого надзора" и особого вида "заточения"», — писал в 1914 году Владимир Короленко.

Как оказалось впоследствии, казус Шептицкого стал последним известным случаем монастырской ссылки в истории России. Но история тюрьмы в монастыре продолжится и в ХХ веке.

В 1923 году открывается Соловецкий лагерь особого назначения, который просуществует 10 лет. На пике репрессий в заключении там будут находиться около 72 тысяч человек — в 120 раз больше, чем за все 400 лет существования Соловецкой монастырской тюрьмы.

В 1990 году в Москве на Лубянской площади будет установлен «Соловецкий камень» в память о жертвах политических репрессий.