Одноклеточные мигранты

Первое, что видят легальные мигранты при встрече с российской госмашиной – стальная клетка. Тот, кто хоть раз стоял в очереди в ФМС за разрешением на работу, запомнит навсегда, как строятся отношения государства и налогоплательщика.

Клетка поначалу кажется не такой уж и длинной. Примерно пятьдесят метров по длинной стороне и двадцать – по короткой. Пятисантиметровое металлическое плетение на уровень человеческого роста, выше приварены прутья толщиной в палец. Сверху все накрыто плексигласовыми плитами. Внутри лабиринта – змейка, наподобие тех, что стоят на школьных спортплощадках и перед стойками паспортного контроля в аэропорту. Говорят, что намоленные места "фонят" энергетикой. Если так, то здесь любые эзотерические счетчики будут зашкаливать.

Это центральное отделение УФМС по Москве, улица Корнейчука, 47а. По иронии судьбы именно эта улица, названная в честь пятикратного обладателя Сталинских премий по литературе, стала единственным местом, где жители бывших союзных республик получают на руки патенты и разрешения на работу. Теперь здесь живет Очередь.

Отделение начинает свою работу в 9.30. За два часа до этого сюда начинают стекаться будущие дворники, продавцы, водители, техники, ассенизаторы, дорожные рабочие, редакторы, журналисты, метрдотели, официанты, продавцы. Все те, чья годовая зарплата меньше двух миллионов рублей в год. Те, кто "стоят дороже" получают разрешения по упрощенным процедурам. Клетка им не грозит. Она ждет нас.

У каждого в руках – медицинские справки об отсутствии заболеваний (1200 рублей – стандартный тариф в государственных клиниках). Во внутренних карманах – распечатанная дактилоскопия и направление от компании, имеющей право на привлечение гастарбайтеров. Те, кто лояльнее, нейтрально переводят термин как "гостевой работник". Те, кто прагматичнее – вспоминают немецких "остарбайтеров" с восточных территорий. Впрочем, каждый стоит здесь по своей воле.

К моменту, когда двери ФМС откроются, клетка уже заполнена. Никто не ел со вчерашнего вечера, воду с собой тоже не берут. Бабушки-веспасианы сидят неподалеку, караулят двери в туалет, но выбраться из клетки – значит потерять свое место в очереди. Ворота внутрь помещения открывают примерно каждые 45 минут – чтобы запустить внутрь пятьдесят будущих налогоплательщиков. Особняком стоят женщины – их хоть и не заставляют стоять в клетке, но "дамская" очередь движется с той же скоростью, что и наша.

Внутри металлического лабиринта – примерно пятьсот человек. С каждым метром к заветному входу очередь уплотняется. Первые три часа ты еще можешь читать. Затем тебе уже не по силам будет даже курить – людской поток сжимает, и мы все стоим по стойке смирно. Остается вглядываться в лица.

Наступает время намаза. Пожилой узбек (таджик? киргиз?) начинает молиться. Ни о каком коврике речь не идет – примерно определив направление на восток, он читает про себя молитву. Рядом с ним ест самсу молодой узбек в шапке с надписью Россия и вышитым двуглавым орлом. В этом есть что-то кафкианское. Или пророческое.

В основном все ребята из Средней Азии. Очень редко взгляд выхватывает из толпы выходцев из Украины и Молдавии. Рядом со мной стоит Володя из Гагаузии, позади – автомеханик из Николаева, впереди – водитель Вася из Киева. Кстати, 120-ти килограммовый Вася – единственный, кому под силу регулярно выбираться из очереди "по нужде". Под аккомпанемент добродушного "пастаранись, хлопцы" он словно шар, раскидывающий кегли, выкатывается наружу. И точно так же неотвратимо он всякий раз закатывается обратно. Его 195 сантиметров уверенности в себе не позволяют кому-то ему перечить.

В клетке есть свои "джеки-чаны". Так называют тех, кто в момент открытия дверей, когда очередь приходит в движение, пытается перелезть через внутренние секции, чтобы оказаться ближе к заветному входу в здание. Фраза "идти по головам" здесь приобретает свое первоначальное звучание. Никакой двусмысленности.

Открытие дверей – это всегда испытание. По мере того, как счастливчики просачиваются внутрь, очередь начинает нервно дрожать. Спустя 15-20 секунд нервы не выдерживают и начинается давка. Треск рвущейся одежды, чьи-то сдавленные вскрики, "не лезь через верх, обратно скинем". В этот момент все равно, какой разрез глаз у соседа. Родственность ощущается в метре вокруг тебя. Позади – окопы жадных и нетерпеливых. Впереди – сонмы скорых небожителей. До конца рабочего дня остается полтора часа.

Внутри здания мы всего лишь должны получить на руки давно уже отпечатанные разрешения на работу. Они лежат, рассортированные по алфавиту в картотеке за спиной у клерков. По большому счету, отношения с ФМС должны у нас строиться как с магазином – отдал дактилоскопию, получил корочку. И как в любом супермаркете здесь тоже из десяти касс работают две.

Труд сделал из обезьяны человека, а ФМС снова превратила человека в обезьяну. Взаимная усталость нарастает с каждой минутой. Сотрудники отделения время от времени пропускают стайки непонятных людей через боковой вход. Очередь возмущенно начинает свистеть и скандировать. Коренастый офицер ФМС говорит в ответ, что раз так, то еще часик все постоят. "И вообще, кто там такой голосистый, выйди, поговорим".

В этот момент я думаю о том, что ФМС, как и любая госструктура, существует на деньги налогоплательщиков. В том числе и тех, что стоят в этой клетке. И все происходящее – это лишь доведенная до максимума логика отношений между российским государством и индивидом. Просто здесь никто не притворяется, не прячет содержание за формой и не делает хорошей мины при плохой игре. Кто-то внутри клетки, кто-то снаружи.

Причем клетка – это первое, что видят легальные мигранты, при столкновении с российской госмашиной. Затем они узнают значение слова "чурка". Но снова стерпят. Потому что у них дома еще хуже. Потому что от их услуг не откажутся. Потому что они неприхотливы. Потому что их судьбой всегда можно затыкать дыру растущего социального недовольства.

В тот день отделение ФМС закрылось до того, как очередь дошла до меня. Обитатели железного лабиринта расходились молча, выставляя на старых "нокиях" будильники на пять утра. Тихо брели по району, который местные успели прозвать "черным Бибирево". Будущие кулинары, дворники, сантехники, дорожные рабочие, продавцы и строители. У каждого из них наверняка есть своя собственная история — та самая, которая здесь никому не интересна. Впрочем, они и сами это знают. Иначе бы не приехали в страну тоталитарных обобщений.


Павел Казарин